Отвори, сестра моя [= Откройся мне, сестра моя; Отвори мне, сестра…; Брат моей сестры; Необычайное рождение] - Филип Фармер

Еще через несколько минут пути Двуногий перешагнул через поток и пошел по другой стороне туннеля, прижимаясь к самой стенке трубы и опасливо поглядывая временами на противоположную сторону. Пытаясь определить, что так пугает ого спутника, Лейн разглядел большое отверстие в стене, явно ведущее в другой туннель, через которое взад-вперед носились многоножки, и около дюжины их — самые крупные — прохаживались перед входом, словно часовые. Напрашивался вывод, что отверстие ведет в подземные помещения.

Отойдя от отверстия ярдов на пятьдесят, Двуногий расслабился, а пройдя еще минут десять — остановился. Его обнаженная рука коснулась стены, и секция отошла. Лейн обратил внимание на тонкие и нежные линии руки, подумав, что такой могла бы быть рука девушки. А когда Двуногий нагнулся и прополз в образовавшееся отверстие, показав при этом ягодицы и ноги приятных очертаний, Лейн стал думать о нем, как о женщине. Однако бедра Двуногого были недостаточно широки, чтобы родить ребенка, и больше напоминали мужские.

Отверстие позади закрылось. В конце туннеля был виден свет, и Двуногий не стал включать фонарик. Пол и потолок здесь казались оплавившимися от сильном жара и были не из прочного серого материала, и не из утрамбованного грунта.

Вслед за Двуногим Лейн соскользнул с трехфутовой высоты в большое помещение. На минуту он ослеп от яркого света, а когда глаза привыкли, осмотрелся, пытаясь найти источник этого света, но не обнаружил его, заметив лишь, что в помещении нет теней.

Двуногий, или Двуногая, сняла свой шлем и скафандр, повесила их в стенной шкаф, дверца которого сама открылась при се приближении, и знаком показала Лейну, что можно снять скафандр. Тот не колебался. Хотя воздух здесь мог оказаться непригодным для дыхания, у него не было выбора — воздух в баллоне кончался. Кроме того, он вспомнил о цимбрелле, растущей на поверхности. Внутри туннелей корни ее впитывали воду и абсорбировали углекислоту, выделяемую многоножками. Энергия солнечного света преобразовывала газ и воду в глюкозу и кислород, который должен был в достаточном количестве содержаться в воздухе.

Даже здесь, в подземной камере, находящейся ниже уровня трубы и в стороне от нее, толстый корень цимбреллы пронизывал потолок и опутывал стены белой паутиной. Стоя под одним из мясистых отростков, Лейн снял шлем и глотнул марсианского воздуха. Вдруг на его лоб упала капля. Отпрыгнув от неожиданности, он вытер липкую каплю пальцами, и попробовал на вкус. Жидкость была сладкой, и вначале Лейн подумал, что так дерево понижает содержание сахара в своем соке до нормы. Но процесс шел неестественно быстро — на потолке уже сформировалась следующая капля. Позднее он понял причину этого явления, странного лишь на первый взгляд: к концу дня, с понижением температуры цимбреллы удаляли лишнюю влагу в теплые туннели. Таким образом они избегали разрушения клеток жестокими морозными ночами.

Лейн осмотрелся. Комната представляла собой наполовину жилое помещение, наполовину биологическую лабораторию. Здесь были кровати, столы, кресла и несколько предметов непонятного назначения, и среди них — большой черный металлический ящик. Из этого ящика через равные интервалы времени порциями вылетали крошечные голубые шарики. Они поднимались вверх, увеличиваясь в размерах, но не лопались, достигнув потолка, и не останавливались, а пронизывали его, не видя в нем преграды.

Это были те самые голубые шары, которые вылетали из почвы в саду, но их назначение по-прежнему было совершенно непонятно.

Да и времени как следует понаблюдать за этим явлением пока не было. Двуногая взяла из шкафа большую керамическую чашу и поставила на стол. Лейн с любопытством ждал, не понимая, что она собирается делать. И тут он заметил, что вторая голова принадлежит не ей, а совсем другому, отдельному существу. Его скользкое розовое тело четырехфутовой длины обвивалось вокруг ее торса, а крошечная уловка с плоским лицом и блестящими светло-голубыми змеиными глазками была обращена к Лейну. Червь открыл рот, показав беззубые десны, и высунул ярко-красный язык млекопитающего, а вовсе не рептилии.

Не обращая внимания на червя, Двуногая сняла его с себя и, сказав несколько слов на нежном, изобилующем гласными языке, мягко уложила его в чашу, где он сразу же свернулся кольцами, словно змея в корзине. Затем она взяла кувшин с красного пластикового ящика, который, по-видимому, был нагревательным прибором, несмотря на то, что не соединялся ни с каким источником энергии. Она вылила теплую воду из кувшина в чашу, наполнив ее до половины. Под этим душем червь блаженно закрыл глаза; казалось, он беззвучно мурлычет.

Затем Двуногая сделала такое, что Лейна замутило: она склонилась над чашей, и ее вырвало туда.

Забыв о языковом барьере, Лейн шагнул к ней и спросил: «Вам плохо?». Она обнажила в улыбке зубы, похожие на человеческие, как бы успокаивая его, и отошла от чаши. Червь погрузил свою голову в массу полупереваренной пищи, и Лейн снова ощутил приступ тошноты. Он подумал, что червь регулярно питается таким вот образом, но это не уменьшило его отвращения. Разумом он понимал, что должен забыть земные мерки, что она совершенно другая и некоторые ее поступки неизбежно должны вызывать у него отвращение. Мозг готов был понять и простить, но желудок никак не мог с этим смириться.

Позже, когда она принимала душ, Лейн внимательно разглядел ее, и отвращение почти исчезло. Она была около пяти футов ростом, с изящным сложением и гибким телом. Ноги ее были женскими, и даже без нейлона и высоких каблуков выглядели возбуждающе. Другие части тела были не менее привлекательны. Правда, если бы туфли были без носков, ее ноги с четырьмя пальцами вызвали бы на Земле массу комментариев, но на длинных изящных руках было по пять пальцев. Сначала Лейну показалось, что на них совсем нет ногтей, как и на пальцах ног, но позже ему удалось разглядеть рудименты ногтей.

Она вышла из кубической кабинки, вытерлась полотенцем, затем предложила ему раздеться и тоже принять душ. Он ошеломленно уставился на нее. Она рассмеялась коротким смущенным смешком и заговорила. Слушая ее с закрытыми глазами, Лейн думал о том, что вот уже несколько лет не слышал женского голоса. Голос был необычным — чуть хрипловатым, но в то же время нежным.

Кем же она была? Не мужчиной. Она была женственной, но не во всем. Грудь ее была мужской, мускулистой, без сосков, пусть даже рудиментарных, с тонким слоем жира, из-за которого вначале и создавалось впечатление, что под скафандром…

Это создание не принадлежало к млекопитающим. Она никогда не будет вскармливать грудью своего младенца, даже не сможет родить его живым, если эти существа вообще рожают. Ее живот был совершенно плоским, без ямочки пупка. Такой же гладкой и безволосой была и область между ног — нетронутая и невинная, как картинка из какой-нибудь викторианской детской книжки. Взглянув на бесполое пространство между ее ног, Лейн содрогнулся — ему невольно вспомнился белый живот лягушки.